ПОКА МЫ НЕ НАУЧИМСЯ ПРОЩАТЬ СЕБЯ, МЫ НЕ СМОЖЕМ ПРОЩАТЬ

ДРУГИХ

Как научить своих детей искренне просить прощения? И как научиться этому самим? Почему сегодня мы те-ряем эти навыки? Почему важно не скрывать свои обиды, а выговаривать их? И как при этом не превра-тить свою семью в «концлагерь доброты и открыто-сти»? Об этом и многом другом мы поговорили с насто-ятелем Пятницкого подворья Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде протоиереем Павлом Великановым. Простить — значит начать с чистого листа. — Отец Павел, скажите честно, а Вы человек обид-чивый? — Скорее да, чем нет. Но я быстро отхожу.

— А что помогает не копить в себе обиды, а быстро отходить от них? — В моей жизни была одна ситуация, которая мне очень помогла. Однажды определенная группа лю-дей, к которым я был достаточно близок и всегда ис-пытывал симпатию, меня осудила. Причем массово. В один прекрасный день я пришел к этим людям и вдруг почувствовал, что между нами каменная стена. Поначалу не мог понять, в чем причина, и пытался эту стену как-то пробить. И встретился с жестким непри-ятием и полным отторжением. А потом выяснил, что на самом-то деле меня просто оклеветали. Кто-то при-писал мне то, чего на самом деле не было, и все остальные в это поверили. Я, конечно, очень сильно обиделся и расстроился. Очень сильно. Для меня это был очень болезненный удар.

Но по прошествии недолгого времени меня посетила мысль, которая помогла мне со всем этим справиться. Я сказал сам себе: «Хорошо, конкретно этого ты не со-вершал. Но неужели в твоей жизни нет ничего такого, за что тебе по сей день стыдно? Ты же не безгрешен! И если бы эти люди узнали — они отреагировали бы точно так же?» И эта мысль меня очень обрадовала. C тех пор я к подобным ситуациям отношусь очень про-сто: вместо того чтобы утверждать свою правду и до-казывать, что я не верблюд, я вспоминаю тот случай, улыбаюсь и говорю себе: «Ладно, хорошо, пусть так и будет».

Любая обида — это всегда претензия. Претензия на то, что с тобой поступили неправильно, не увидели, не оценили, не поняли и так далее. И, пожалуй, самое обидное — когда тебя предает близкий человек, когда он отказывается от той первой любви, которую к тебе

имел, и обращается против тебя. Как на это реагиро-вать? Мне кажется, если мы станем адекватно отно-ситься к самим себе, то все основания требовать к себе уважения и любви у нас просто исчезнут.

Самые правильные отношения между людьми — от-ношения асимметричные. Когда ты даешь окружаю-щим больше, чем они тебе, и не ждешь от них ответ-ной реакции. А когда ты ждешь симметрии: «вот я простил, а он меня не прощает», «вот я сделала для него, а он что для меня сделал?» — это уже изна-чально искаженное понимание отношений.

— То есть всегда нужно первыми делать шаг навстречу и не ждать другого? Прощать даже тех, кто у нас прощения не просит? — Конечно. Потому что в таких симметричных отно-шениях можно только утонуть, больше ничего. Если только не приложить усилие и не начать искать путей примирения. А примирение начинается с преодоле-ния той обиды, которая в нас сидит. Когда мы про-щаем человека еще до того, как он просит у нас про-щения, мы даем ему шанс изменить отношения с нами, мы первыми делаем шаг навстречу. А если мы ждем, пока он сделает этот шаг, то получается — мы становимся его заложниками, мы играем по тем пра-вилам, которые он нам определил. А это, конечно, не-правильно. Тем более для христианина.

Простить — значит полностью убрать какие бы то ни было ожидания и претензии по отношению к другому человеку. Начать все с начала, без предыстории. Дать человеку еще один шанс и, как заповедует нам Спаси-тель, давать этот шанс бесконечно.

— А мы, как правило, этих шансов человеку не оставляем. — Ну, или, по крайней мере, большинство из нас. Это очень тяжело — дать человеку шанс, особенно если этот шанс уже неоднократно давался и был использо-ван против тебя. Чаще всего мы в подобной ситуации даем условное прощение: «Я готов тебя простить, если ты…» — и дальше начинается список наших по-желаний и предложений. Но настоящее христианское прощение — это прощение безусловное. Когда ты про-щаешь не просто потому, что от тебя этого ждут, а по-тому, что сам хочешь избавиться от своей обиды и не хочешь жить с ней дальше и смотреть на людей через призму собственных претензий.

Так же, как Бог смотрит на нас и видит в нас то луч-шее, что можно развить, а через худшее переступает в надежде на то, что мы сами вырвемся из этой шкурки, оболочки греха — так же и мы призваны видеть в дру-гих только лучшее. Не судить — и тогда сами не будем судимы.

Сказать другому: «Ты меня обидел» — это нор-мально. — А как перевести это безусловное прощение в об-ласть практики? Разве правильно делает жена, ко-торая постоянно прощает своего гулящего или пью-щего мужа, который уже тысячу раз обещал испра-виться и каждый раз снова и снова предает ее и се-мью? Ведь уже многие священники, психологи сего-дня говорят, что от таких людей лучше бежать… — Если переводить все это в практическую плоскость, то здесь все очень и очень непросто. Да, конечно, если муж — хронический алкоголик, если он мастер в плане лицедейства, если он умелый манипулятор, а

вся семья — это его заложники, то, скорее всего, в этом случае надо развестись. Но ведь прощение — это про другое. Супруги могут развестись, но при этом «оби-женная сторона» может простить обидчика. Перебо-роть эту боль, не иметь претензий, простить. Но про-сто из категории самых близких, самых дорогих пере-вести этого человека в категорию «других».

— Давайте немного остановимся на состоянии оби-женности. Психологи, психотерапевты говорят, что обиды в себе копить нельзя, что, если тебя обидели, надо, во-первых, признаться в этом самому себе, а во-вторых, сказать об этом обидчику. А это вообще по-христиански? — Сказать человеку: «Ты меня обидел» — это нор-мально. Потому что «я обиделся» — это не значит «я перестал к тебе хорошо относиться». Вовсе ведь не обязательно после этой фразы кричать: «Пошел вон отсюда, чтобы я тебя больше не видел!»

Поэтому я всегда говорю своим детям, да и своим при-хожанам: если кто-то чем-то недоволен, не нужно стесняться выражать свое недовольство. Нет такой добродетели — стеснительность, есть добродетели смирения, кротости и скромности. Но любая стесни-тельность говорит о наличии в человеке серьезного внутреннего конфликта. Внутри его одно — а снаружи другое. Поэтому откровенность в любом деле, откры-тость и честность, особенно если это касается семей-ных отношений — это, я думаю, принципиально важ-ная установка. Потому что ненормально, когда члены семьи находятся друг с другом в состоянии предель-ной отчужденности, и каждый за пазухой носит це-лый мешок обид и претензий — при этом все могут

мило улыбаться друг другу, думая, что тем самым со-храняют в семье мир.

Но в попытке быть откровенными друг с другом важно не уйти в другую крайность и не превратить се-мью в концлагерь доброты и открытости.

Это когда каждый только и делает, что копошится в чужой душе, в уме, в сердце, и как только кому-то что-то не понравилось, начинает выяснять: «А что это ты обиделся? Наверное, мы тебя чем-то задели? Давай сядем, поговорим. Надо все ситуации проговаривать внимательным образом, чтобы ничего не накаплива-лось!» Естественно, в такой обстановке нормальному человеку захочется послать всех куда подальше. И чтобы избежать этой крайности, прежде всего нужна внутренняя установка на уважение человека, на пони-мание того, что он имеет право быть не таким, как мы хотим его видеть, иметь собственное внутреннее про-странство.

Однажды мужчина пришел на исповедь к преподоб-ному отцу Порфирию Кавсокаливиту с целью прове-рить, прозорливый этот батюшка или нет. Он во всем исповедался и не рассказал только самого главного — что у него была любовница. Старец выслушал его ис-поведь, что-то ему сказал, прочитал разрешительную молитву. И только когда они стали прощаться, старец назвал гостиницу, в которой этот мужчина встречался со своей любовницей, и попросил его там больше с ней не встречаться — потому что там теперь работает его дочь, и если она это увидит, это станет для нее большой травмой. Тот, конечно, был ошарашен. Я здесь вижу два очень важных момента. Во-первых, старец мог сказать: как ты, негодяй, мерзавец, смеешь приходить на исповедь и попирать Священное

Таинство ложью! Ничего подобного он не сказал. А во-вторых, он сказал это лишь для того, чтобы предотвратить еще большую беду в жизни этого муж-чины, чем та, в которую он загонял себя своим обра-зом жизни. И здесь мне видится огромное уважение к человеку — именно Христово уважение и безуслов-ная, безграничная любовь.

Соприкоснувшись с такой любовью, человек изме-нится — не сразу, но зато это будет настоящее, спаси-тельное, а не лицемерное, покаяние — что и произо-шло в случае с этим мужчиной через какое-то время.

Просить прощения должно быть трудно. — С темой прощения мы сталкиваемся в раннем детстве, когда родители учат (или заставляют) нас просить прощения. И часто бывает так, что в одной и той же семье один ребенок просит с легкостью, а другой — ни в какую. Как Вам кажется, можно ли научить ребенка просить прощения искренне? — Когда человеку трудно попросить прощения, легче всего сказать, что он горд и надменен. Но мне ка-жется, что все может быть куда сложнее. Может быть, человек просто еще не дозрел до покаяния. Он кого-то обидел. Он знает, что это неправильно, но он это сделал. И он не хочет к этой теме возвращаться, она ему неприятна, она ему не нравится. О «прости» в та-ком состоянии не может быть и речи. Ведь сказать «прости» — значит взять на себя ответственность: ты выстраиваешь отношения с тем, кого обидел, на ка-ком-то другом уровне.

Если вернуться в детство, что такое «прости» со сто-роны ребенка, который сделал что-нибудь недолж-ное? Любой ребенок может сказать маме: «Я больше так не буду». Попросил он при этом прощения или нет? Мне кажется, нет. Он понимает, что нарушил ма-мины требования — но при этом не чувствует вины, не переживает, что его поступок прежде всего прино-сит маме боль. А вот если он это поймет, он обяза-тельно попросит прощения. И даже если он не скажет «я больше так не буду», он не повторит свой поступок только потому, что не захочет снова причинять маме боль.

Поэтому я никогда не требую, чтобы мои дети меха-нически говорили мне «прости». Может, я поступаю неверно, может, это манипуляция, но я считаю, что

это правильно. Обычно я говорю детям: «Мне очень не нравится, как вы поступили. Меня очень расстраи-вает, что вы ругаетесь и друг друга обижаете». То есть я даю им понять, что они не просто нарушили какой-то закон, а совершили поступок, обращенный против меня.

— В православном кругу часто можно услышать слово «прости», но далеко не всегда за ним стоит ис-креннее раскаяние. Как Вы думаете, почему так? — Мне кажется, потому, что мы не всегда понимаем, сколько на самом деле весит слово «прости». В право-славном кругу это слово, действительно, часто замы-ливается. А оно должно говориться с душевной бо-лью, с покаянием. Ведь если слово «прости» не про-жигает человека, как настоящее покаяние, если у него не подкашиваются ноги, если он произносит его с лег-костью, может быть, лучше его и не произносить?..

Я думаю, что маркер настоящего «прости» — это его «трудность». Если ты причинил кому-то боль, ты дол-жен потрудиться, должен подумать, каким образом ты можешь эту боль уменьшить, даже если это боль давняя. И тогда твое «прости» будет не пустым сотря-сением воздуха, оно будет подкреплено плодами тво-его покаяния. Попросить прощения — значит не только признать свою вину, но и каким-то образом за-свидетельствовать, что в тебе что-то изменилось. А если это слово как собака лает, что толку от твоего «прости»?

И, конечно, настоящее «прости» невозможно без сми-рения, без того, что ты снова открываешь свою непо-требность, греховность и через это «прости» пыта-ешься сквозь них прорваться.

— Вы сейчас упомянули давние обиды. Наш чита-тель задается вопросом: как быть, если чувствуешь, что должен попросить прощения за то, что совер-шил когда-то давно, но боишься причинить боль, толкнуть кого-то к обиде на себя, разрушить чью-то жизнь? — Универсального ответа здесь быть не может. Ситуа-ции бывают очень разные. Иногда кажется, что ка-кие-то давние раны уже затянулись, что не надо воро-шить прошлое, а на самом деле оказывается, что эти душевные травмы определяют нынешнее положение дел. В другом случае человек, принеся свои извине-ния, может стать источником соблазна и разрушить внутренний мир другого. Хотя даже тут понять, что в действительности произойдет, созидание или разру-шение, может только опытный священник с достаточ-ной погруженностью в жизнь человека, который му-чается этим вопросом. А этим вопросом можно му-читься очень и очень сильно, годами и десятилети-ями: ведь бывают же случаи, когда люди не могут уме-реть до тех пор, пока не попросят у кого-то прощения. Видимо, их Господь любит настолько сильно, что не дает им уйти в вечность с грузом вины. И это очень показательные случаи: значит, наши прощения и правда имеют большое значение.

Поэтому я думаю, что вопросы о давних обидах должны решаться с участием не только самого чело-века, но и его духовника. Главным критерием, на мой взгляд, здесь должно быть понятие пользы: полезно ли человеку это услышать, или это только разрушит его внутренний мир.

— Как Вам кажется, сегодня, в связи со спецификой нашего времени, просить прощения, прощать — сложнее? Или это всегда было сложно? — Скорее всего, эта тема всегда была сложной и акту-альной, потому что человек и сто, и пятьсот, и три ты-сячи лет назад один и тот же. И страсти, которые бу-шевали в древних людях, бушуют и в нас, они никуда не исчезают. Но предположу, что особенность нашего времени в том, что отношения между людьми стано-вятся поверхностными, безответственными, недолго-временными, без соблюдения многих принципов, ко-торые раньше соблюдались по умолчанию.

Простой пример: еще пятьдесят лет назад считалось нормой, когда девушка вступает в брак девицей, а сей-час это стремительно исчезает. Эта поверхностность, на мой взгляд, выхолащивает саму значимость отно-шений. И там, где отношения поверхностные, мне ка-жется, тема прощения звучит уже совершенно по-дру-гому.

И, конечно, представления наших современников во многом определяются тем фоном, который создают средства массовой информации, бесконечные сери-алы и прочее, где сплошной поток всяких обид, про-щений, новых связей, романов и так далее. Этот фон создает ощущение того, что все в жизни течет, меня-ется, все непостоянно — и что это-то и прекрасно: тут не получилось, там попробую. И так до бесконечно-сти. О каких попытках по-настоящему просить про-щения или искренне прощать тут может идти речь?...

А ведь в реальности круг людей, с которыми мы обща-емся в течение всей нашей жизни, не так уж и велик. Гораздо меньше, чем кажется пятнадцатилетнему подростку. И выходит так, что из этого круга

сознательно выбрасываются те, с кем человек мог бы выстроить долгосрочные отношения, созидающие его и полезные ему.

Чтобы прощать, нужно безгранично уважать че-ловека

— Отец Павел, какие истории из Вашего пастыр-ского служения, связанные с прощением или, наоборот, непрощением, Вам особенно запомни-лись? — Была одна очень страшная ситуация: у двоих супру-гов, моих прихожан, по вине одной женщины погиб ребенок. И они смогли ее по-настоящему простить. На словах они ее простили сразу же, ведь и для нее это было страшной личной трагедией. Но боль и отчуж-дение еще очень долго продолжали жить в их серд-цах. Но со временем стало видно, что они через эту боль переступили и действительно простили эту жен-щину.

Но чаще всего я сталкиваюсь с ситуацией, когда чело-век никак не может простить за что-то… самого себя. И это большая проблема. Перекос в переживании греха как прежде всего твоей страшной и непрости-тельной вины — а не твоей личной беды, не твоей кро-воточащей раны — легко может привести к болезнен-ному зацикливанию на вине и тем самым — отказу от настоящего покаяния как решительного шага вперед, прорыва к Богу — и к себе самому — настоящему. Ни-когда нельзя забывать о том, что Христос — Спаситель и Исцелитель, а не Мститель, подкарауливающий грешника в темном месте!

Когда мы говорим: я такой плохой и нет мне проще-ния, мы тем самым не разрешаем Богу войти в нашу

жизнь, мы пытаемся Им манипулировать, мы дер-заем не разрешать Спасителю нас спасать. «Вот я себя не прощаю, и Ты, Господи, не посмеешь меня про-стить, потому что я-то себя не прощаю!» Я в этом вижу очень тонкую гордыню — и лукавый отказ от труда по преодолению своей греховности. В евангельской притче о званых и избранных есть один загадочный персонаж — некто, оказавшийся на пиру не в брачных одеждах и поэтому выброшенный вон. Мне кажется, это хорошая иллюстрация к непрощению себя: чело-век по тонкой гордыне отказывается прикрыть свое недостоинство праздничными одеждами, которые да-ются всякому, кто переступает порог царского дворца. Богатые одежды для царского пира — это, конечно же, образ Божественной милости, «облекшись» в ко-торую, человек только и может войти в Царство Небесное.

Мне кажется, что пока мы не научимся прощать себя, мы не сможем прощать других. Понимая свою сла-бость, мы начинаем понимать и других людей. У свя-тых отцов есть такой образ, что все грехи мира, со-бранные воедино — это не более чем маленькая пес-чинка, которая тонет в бездне океана Божественной любви. Даже если эта песчинка будет размером с бу-лыжник в несколько тонн — все равно по сравнению с океаном это будет ничто. Когда понимаешь это, тебе легче принимать себя и других людей, какие бы грехи они ни совершили.

— Есть ли в Вашей жизни люди, которые стали для Вас примером в способности прощать? — Есть. Один из таких людей, не буду называть его имя, является администратором. И для меня очень важно, что если вдруг его подчиненный полностью

проваливает какое-то ответственное задание, то этот человек отстраняет его от работы по этому направле-нию, но при этом никоим образом не меняет своего отношения к этому подчиненному как к человеку, он не отождествляет человека и функцию, которая на него была возложена. И для меня это очень сильный пример того, что не надо путать значимость личности и способность человека участвовать в том или ином процессе какого-то учреждения или организации.

И, конечно, большим примером для меня стал архи-мандрит Кирилл (Павлов), который на протяжении многих лет был духовником Троице-Сергиевой лавры. За все то время, когда он был здесь, при огром-ном количестве людей, которые проходили через него со своими житейскими историями, проблемами, я ни-когда не видел его на кого-то обиженным. Даже если люди поступали бесчестно по отношению к нему, он никогда от них не дистанцировался, он предоставлял им полное право пользоваться своей свободой и по-ступать так, как они считают нужным, притом что эти поступки, с его точки зрения, были совершенно не-правильными и недопустимыми. Он не пытался сво-ими силами, своим авторитетом повлиять на ситуа-цию, переломить чужую волю своей. И я знаю, что именно это нередко становилось причиной измене-ния людей и их раскаяния. А если бы он начал требо-вать, наказывать, принимать активное участие, иг-рать по тем правилам, которые своим нечестивым по-ступком задал этот человек, я думаю, такого резуль-тата бы не было. И это снова о безграничном уваже-нии к чужой свободе и к праву другого поступать не так, как тебе хочется.

Еще мне вспоминается история из «Нового Афон-ского патерика». Как-то раз в одном скиту выясни-лось, что кто-то по ночам ворует дыни. Скит малень-кий, все друг друга знают. Кто мог это сделать? И вот один монах решил устроить ночью засаду и выяснить, кто ворует и ест эти дыни. Утром радостный монах прибегает к старцу и говорит ему: «Я знаю, кто тут у нас вор!» На что старец ему отвечает: «Если ты собе-решься пойти в следующий раз искать вора, я тебя очень прошу, спрячься так, чтобы он тебя не заметил — чтобы ты не смутил его совесть». Понимаете? Он за-ботится об этом воре точно так же, как и о том, кто пы-тается его поймать. Он ждет, пока укравший сам не придет к покаянию. И для меня это вершина педаго-гической мудрости и силы духа, абсолютное желание целиком и полностью вручать судьбу человека и свою собственную судьбу в руки Божии, со стопроцентной уверенностью, что Он выправит ситуацию гораздо лучше нас. У греков есть на эту тему прекрасная пого-ворка: «Любит Бог вора — любит и хозяина».

— Вы могли бы посоветовать какие-то книги о про-щении? — Прежде всего, я бы посоветовал одну книгу, самую любимую — Евангелие, где Сам Христос на протяже-нии всей Своей жизни прекрасно показывает, что зна-чит прощать. Когда Иуда приходит предать Христа, Он, казалось бы, мог сказать: «Какой же ты мерзавец! Ты столько лет с нами ходил, за одним столом с нами ел, а теперь на Меня пяту свою поднимаешь, дрянь та-кая!» Но Он так не сказал. Он с болью и скорбью гово-рит: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человече-ского? (Лк 22:48). Или на Тайной Вечери, когда Хри-стос говорит своим ученикам: Один из вас предаст Меня (Мф 26:21), Он ведь не показывает на Иуду

пальцем и не говорит: «Вот, представляете, Иуда, сей-час собирается идти Меня предавать!» Спаситель ни-чего не говорит, Он не обличает Иуду, хотя Иуда по-нимает, что Христос обо всем знает. И мне кажется, это снова потрясающее свидетельство того, что Бог никому ничего не навязывает. Он всегда создает усло-вия, но в этих условиях Он оставляет за самим чело-веком полное право выбирать, как себя вести и что де-лать. Хотя иногда Он очень жестко обличает фарисеев и саддукеев. Бывают в жизни случаи, когда поступить иначе, то есть смолчать, было бы просто неправильно. Например, супруги десятилетиями живут в браке и при этом не могут прямо сказать друг другу о каких-то принципиально важных вещах просто потому, что боятся друг друга обидеть. Муж может нахваливать ненавистную ему кашу из самых лучших побуждений — чтобы не расстраивать жену, и тем самым превра-тит совместную жизнь в муку. Почему? Потому что нет откровенности, есть только страх обидеть другого, сказав ему то, что ты думаешь на самом деле.

И тут мы выходим на интересную тему. Когда человек умеет любить и прощать, он гораздо свободнее обща-ется с другими людьми. Он не становится заложни-ком такой хитросплетенной схемы, в которой я не могу сказать вам, что я обижен, потому что если я скажу, то вы на меня обидитесь и еще поймете, что и я на вас тоже обижен. А вот когда человек любит дру-гого, он всегда может сказать ему в лицо правду, даже горькую, даже хлесткую, но сказать ее таким образом, что другой человек не обидится. Но для этого каждое слово должно быть пропитано огромной любовью — Христовой любовью.

Протоиерей Павел Великанов